[slash-barrayar]

Продолжение долгостроя
*****
Время, проведенное в камере тюремного блока штаб-квартиры, впоследствии вспоминалось смутно, как неясный кошмар. Пылающая голова, дрожь в руках, с трудом подтягивающих непослушное, неожиданно тяжелое неповоротливое тело, не утихающая ни на секунду ноющая боль, короткие провалы то ли в сон, то ли в обморок, из которых его вырывали неосторожные движения, бесконечные издевательства охранников, радующихся возможности отыграться на офицере за все реальные и мнимые обиды. Каждый раз, когда требовалось сползти с койки и добраться до раковины, чтобы глотнуть воды или до унитаза, а потом вернуться, эти несколько шагов, ничего не стоящие здоровому человеку, превращались для Зелига в настоящую пытку.
Несколько раз охранники приносили еду – стандартные плитки армейских рационов, к которым он даже не притрагивался. Голода не было, только жажда. Настолько сильная, что не хватало приносимого охранниками питья, и он готов был даже глотать отдающую противным привкусом дезинфектора воду из-под крана.
- Ноллис, проснись.
Знакомый голос вырвал Зелига из темной мути горячечного полусна. Он приподнялся на локте, скрипнув зубами от боли в боку, и, болезненно моргая, поднял глаза на вошедших.
Перед ним стоял Кларк Ледью. Ровесник-мичман из охранного подразделения. Не то, чтобы они были друзьями – скорее просто довольно близкими знакомыми. Частенько встречались в служебном кафетерии, в общих компаниях на досуге. И вот теперь Ледью стоит в тесной камере тюремного блока. Как всегда подтянутый, гладко выбритый, в идеально подогнанном мундире – образцовый молодой офицер, хоть снимай рекламное видео. В сопровождении нескольких солдат, с табельным парализатором на бедре - явно не арестованный в горячке штурма штаб-квартиры.
От давящего отупения, в котором Зелиг пребывал в последнее время, сразу не осталось и следа – от возмущения и внезапно возникшей ненависти к недавнему приятелю перехватило дыхание.
- Ну и сука же ты, Кларк… хорошо устроился?
Ледью слабо поморщился.
- Зелиг, мне действительно очень жаль…
- Заткнись.
Мичман тяжело вздохнул и чуть покачал головой.
- Ты просто не понимаешь…
- Заткнись! – голос предательски сорвался. Явное сочувствие в голосе бывшего приятеля причиняло почти физическую боль.
Один из солдат, до сих пор изображавших предметы меблировки за спиной Ледью, сделал было резкое движение в сторону койки, явно собираясь заставить обнаглевшего арестованного вести себя потише и выглядеть повиноватее, но был остановлен мичманом.
- Послушай, Форкосиган – узурпатор,.. – торопливо начал Ледью, в его голосе звучал последний отчаянный призыв к благоразумию.
- Кларк, мне еще раз повторить? – от бессильной ярости и острого желания съездить Ледью по зубам свело скулы.
От совершенно искреннего сожаления, появившегося на лице мичмана, Зелига едва не затошнило. Ледью как-то сник, отвел глаза. В его руках появился переносной сканер сетчатки. Это еще зачем? Зелиг стиснул зубы. Проверить, действительно ли он сын адмирала Ноллиса? Во время штурма он избавился от всех документов, отлично понимая, что попав в руки фордариановцев подставит под удар отца, но бедняга Скьюз, с которым их свели на совершенно кошмарном допросе, устроенном Юреневым, невольно назвал фамилию Зелига, хотя его об этом и не спрашивали. Личность захваченного лейтенанта-эсбешника мало интересовала бывшего политофицера, и Зелига почти устраивало, что его считают чересчур мелкой рыбешкой. Но один короткий возглас Скьюза все изменил. После этого избиения прекратились, и лейтенанта притащили сюда. Несмотря на полубесчувственное на тот момент состояние Зелиг хорошо помнил, как вспыхнули глаза политофицера, когда он услышал слова Скьюза. Конечно, мерзавец сразу просчитал открывающиеся перед ним возможности шантажа.
Яркий лучик сканера на мгновение ослепил Зелига. Ладонь прижали к тепловатой пластине для снятия отпечатка руки – кто-то явно хотел исключить любую возможность ошибки. Ледью сверился с показаниями на экране, хотя в этом не было никакой необходимости. Зелига он знал достаточно хорошо, но инструкции есть инструкции. Переворот, галактическая война или конец света – все положенные процедуры идентификации должны быть проведены.
- Мы его забираем, - тон Ледью был намеренно лишен какого бы то ни было выражения. Деревянный голос идеального офицера. Похоже, слова Зелига все-таки задели мичмана сильнее, чем он хотел показать. Это могло бы доставить хоть какое-то моральное удовлетворение. Но почему-то показалось совершенно недостаточным.
Левый бок снова напомнил о себе острой болью, когда солдаты довольно бесцеремонно подняли Зелига с койки и выволокли в коридор. Что там – перелом или только трещины? И, к черту, куда его забирают?
Маленькая ярко освещенная комнатка, заметно нервничающий тип в гражданском с профессиональной голокамерой в руках. Значит, где-то окажется еще и документальное свидетельство его состояния – скорее всего, довольно неприглядного. Зелиг стиснул зубы.
- Ноллис, скажите что-нибудь для вашего отца.
Так и есть. Зелиг бессильно опустил голову. Его собираются использовать. Опять, как и в случае со Скьюзом.
- Поднимите голову. Плохо видно лицо.
Лучше сделать это самому, не дожидаясь, пока на помощь придет кто-нибудь из солдат. Им нужен голос для полной идентификации, чтобы возможная экспертиза видео показала, что это не фальшивка… Но каково же будет отцу, когда он получит эту запись… Но раз видео предназначено для отца… значит, адмирал жив! И он не с Фордарианом! От осознания этого внезапно заболело сердце. Хоть что-то в этом свихнувшемся мире осталось на своем месте!
- Ноллис… он слышит все, что ему говорят?
- Да, - Ледью демонстративно разглядывал какое-то пятнышко на стене.
- Несколько слов, Ноллис! – оператор явно терял терпение, - вы в состоянии говорить? – вид избитого человека, похоже, действовал ему на нервы и он спешил закончить съемку.
Зелиг облизнул губы. Они с отцом давно уже не виделись, почти год…и расстались не слишком хорошо, настолько, что даже общались только нечастыми видеописьмами. Что говорить в такой ситуации? Как себя вести? Этому ни один тренинг не научит…
- Это я, лейтенант Зелиг Ноллис, - слова странно царапали горло, - я пока жив, сэр.
Может, это и последняя возможность сказать что-то отцу, но он не будет устраивать цирк для фордариановских шавок. Если что – может быть, дымок поминального возжигания сложится в послание, как в старых поверьях…